Странным судьба иногда одаряет авансом - силой упрямства живого сменить фазу дня! (с) Jam
Феанор и его сыновья в Чертогах Ауле. С юмором или без – на усмотрение автора. Не слэш.
написалось как-то неожиданно, в отличии от большинства других.)- Вы только запомните, - Напутствовал Махтан внуков перед внушительной дверью с суровым кованым узором створок, - прежде, чем что-либо трогать, спросите. – Мастер внимательно посмотрел каждому из семерых в глаза, и, не сводил взгляда, пока не получал утвердительный кивок. Он с трудом удержался от того, чтобы не проделать ту же процедуру и с зятем, но едва слышный смешок дочери заставил его опомниться. – Не после, не во время трогания, а до. – Еще раз повторил суровый дед, не слишком, впрочем, надеясь на то, что обойдется без… неожиданностей.
- Да поняли они, - ответил за притихший выводок Феанаро, - я же с ними буду. Давай уже, веди.
Махтан в ответ лишь вздохнул, но делать было нечего, и он, распахнув створки, повел родичей внутрь. Далее Мастеру предстояло передать родню на попечение одного из майар Ауле, а самому вернуться к работе.
Увиденным были захвачены все, даже обычно далекий от рукотворного, если это, конечно, не относилось к музыке, Кано и непоседливые близнецы.
Чего тут только не было - причудливые механизмы, плюющиеся искрами и исторгающие пар, как демоны из рассказов дедушки Финвэ о Срединных Землях, и прекрасные панно, вытесанные из разных пород поделочных камней, сами залы поражали высотой сводов, из-под которых подмигивали огоньками причудливые светильники, искусная, строгая резьба на колоннах и пилястрах, витражи, с рукотворной подсветкой. Края чертогов утопали в тени, так что сложно было понять, насколько они велики, но и видимого пространства, разделенного на залы коваными решетками из различных металлов, было столько, что собьешь ноги, прежде чем обойдешь все. Однако представители Первого дома были полны энтузиазма.
Пока Феанаро полностью завладел приписанным Майа, закидав его вопросами о каком-то хитром способе закалки стали, молодежь разбрелась во все стороны. Близнецы были в восхищении от заводных механических игрушек, те, что делал для них и старших, когда те были детьми, отец, были совсем другими. Амбаруссар затаив дыхание наблюдали за целым представлением, разыгранным металлическими механизмами, на импровизированной сцене, изображавшей лес. Охота за неведомым медным зверем увлекла их, заставив забыть обо всем.
Кано с интересом изучал музыкальный инструмент, состоящий из множества трубок, уходящих к потолку, клавиш, которых бы хватило на несколько пар рук, различных педалей и рычагов. В этой комнате была специально созданная звуковая яма, так что Певцу не мешал посторонний грохот, ровно, как и ни до чьего уха не доносились импровизации Златокователя.
Нельо, утративший всякое понимание разговора отца с провожатым, спустившись по одной из незаметных лесенок, теперь наблюдал за тем, как несколько невиданных прежде созданий, низкорослых, приземистых, и заросших волосами, создают при помощи металлических пластин, кислоты и резцов поражающие динамикой картины. Они называли это офорт. Как раз сейчас на стену вывешивали работу, на которой был изображен горный пейзаж с рекой.
Морьо застрял в оружейной секции, сперва он просто переходил от одного стенда к другому, потом стал пробовать лезвия на волос, взвешивать баланс, а уже через некоторое время рассекал воздух клинком, перетекая из одной стойки в другую, словно танцуя.
Курво, забравшийся довольно далеко вглубь залов, застыл на мосту, под которым, глубоко-глубоко текла раскаленная лава, острый эльфийский глаз позволял разглядеть все оттенки теплоты и прожилки огня, взмывающие вверх искорки. Это завораживало, это манило.
Какой-то резкий звук вывел Атаринкэ из оцепенения, он поспешил сойти с моста и сориентироваться на местности. Место было совершенно незнакомым – похоже, пятый феанарион заблудился. Впрочем, его это не особенно встревожило, боязнь заблудиться где-либо в Амане грозила разве что парой вразумляющих затрещин от атара или внушением от него же. А вот те агрегаты, что здесь находились, они определенно представляли интерес. Куруфинвэ таких никогда прежде не видел.
- А! Вот ты где! – раздался за спиной Атаринкэ голос Турко. – Далеко же ты забрался, Ох, а чем это у тебя тут пахнет.
- Чем? – не понял младший, прикидывая, что в компании Тьелкормо он уж точно выберется, откуда угодно.
- Братец, да это же вино! – старший подошел к серебряному кувшину, стоявшему под одним из кранов агрегата. Потянул носом, довольно поморщился, попробовал. Зашипел, словно проглотил что-то очень горькое, тряхнул головой. – Да крепкое какое! Давай рисуй, как эту штуку собирать! – Турко передал Курво кувшин, тот, не обладавший охотничьим чутьем старшего, теперь тоже учуял спиртовые пары. Попробовал и вынужден был согласиться с Охотником. Закатав рукава, он взялся за чертеж.
Валмар в час смешения света. Зарисовка из жизни города.
написав полтекста, понял, что пишу об Эленвэ и Тургоне. Я слышу, как ты стремительно бежишь по коридору, легко, словно бабочка, перепархивающая с цветка на цветок в садах Кементари, но все равно слышу, или скорее чувствую. Ты врываешься в зал, принося с собой порыв свежего ветра, который заставляет листы пергамента и страницы книг зашелестеть и заплясать, в такт твоему легкому, струящемуся платью и пестрым лентам в шелковистых локонах. Ты нетерпелива и недовольна, даже не сказав слов приветствия, ты властно забираешь у меня книгу, со стуком её захлопываешь и откладываешь на стол.
- ты же обещал, - голос, как у надумавшего обидеться ребенка, да и губы складываются именно в такое выражение, но в ясных агатовых глазах пляшут и переливаются смешинки, - и снова зарылся в свои талмуды!
Ты недовольна мной, но это мелочь, по сравнению с нетерпением и предвкушением, берешь за руку, тянешь прочь из кресла, я, улыбаясь, встаю.
- Слушаюсь, моя прекрасная госпожа, - и отвешиваю тебе нарочито церемонный поклон. Ты не выдерживаешь обиженного тона и твой веселый смех, похожий на перезвон колокольцев разносится по комнате.
- Пошли же! - Ты ведешь меня прочь из дому, на шепчущую аллею, встречающую Час Смешения. Это именно тот миг, которого ты так ждала, с самого начала дня, вернувшись из долгой поездки на Тол-Эрессэа, откуда вернулась, с ароматом моря в волосах и ниткой розового жемчуга на шее - ты сама наловила его, но там ты успела соскучиться по тому, как прекрасен твой родной город в такие часы. Мой ровный шаг тебя не устраивает, ты срываешься с места, танцуя, идешь вперед, ловя на нежную, матовую кожу мягкие, невесомые мазки золотых и серебряных красок, Тени от деревьев, которыми обсажена аллея, бросают резные тени на твое лицо, а ты, напевая и смеясь, раскинув руки в танце, движешься в сторону Холма. Чем ближе, тем гуще сияние Древ, оно заставляет мягко гореть беломраморные стены зданий и вздымающиеся к звездам башни, оно играет на металлических оградах, решетках, перилах крылец и ажурных мостиков, оно нежно шелестит, сливаясь с песню фонтанов и каналов, шелестом листвы, что кажется совершенной иной, но прекрасной. И звонят колокола в звонницах дворцов, на вершинах башен, их голос подхватывают колокольца, что обручающиеся эльфы иногда подвязывают к древесным ветвям, колокольчики над дверьми, под арками, в садах... перезваниваются бубенчики, которыми играют дети, и которые вплетают в волосы девы и юноши.
И замирают элдар, из тех, что шли по своим делам, что бы окунуться в эту златосеребряную нежность, поднимают глаза, что бы разглядеть звезды, которые в этот час кажутся особенно близкими, умолкают разговоры, дабы не мешать песне... А те, кто свободен подобно ветру, который в этот час тих и ласков, идут к холму, что бы вновь и вновь видеть это неизбывное чудо совсем рядом, пусть ненадолго, лишь на несколько минут, и вновь пойти своим путем, но словно прикоснувшись-таки к некому священнодейству...
Ты взбегаешь по тропе, ведущей на вершину... Твой силуэт сияет золотисто-серебряным ореолом. Ты прекрасна... Ты словно дитя этого часа, и я готов смотреть и смотреть, ни на золотые кромки и серебряные капли, а на тебя... Ты для меня - весь свет... свет души моей...
pay.diary.ru/~drabbl-fest/p154980155.htm#544558...
А теперь и официально-приятственно.))
тексты пятого круга пусть будут здесь же.)
Валар. Приход в Арду. "О дивный новый мир".
Валар. Приход в Арду. "О дивный новый мир".
Как был сотворен мир из песни, так песней и познавался он, теми первыми, что пришли в него, дабы исполнить свое предназначение, дабы придать мысли форму, а в форму вдохнуть душу... И была песнь... И была твердь... и была тьма без конца и края... Встретивши песнь, твердь, прежде спавшая, заволновалась, заколебалась, выдохнула... так был рожден ветер... Вечный и мимолетный... Подхватила тьма ветер, закружила вместе с песнью, все быстрее и быстрее... чаще вдохи, выше музыка... и ударили искры... и ослепили мир... на миг... и навеки легли на крылья Тьмы неугасимыми бриллиантами.... Но не все приняла себе Тьма... часть - упала Твердь... еще часть - подхватил Ветер. Звучала Песнь, прорастали Искры - в глубине Тверди - становясь жилами, и неся кровь её - злато, серебро, железо, часть же - застыла - и росла - где была, становясь костями Тверди, вытягивая эти кости хребтами вверх, к своим родичам, которых приютила Тьма в объятиях своих. Тем же искрам, которым не нужно было становиться костями, что бы расти вверх - стали прекрасными цветами, поднялись ветвистыми древами, зашелестели травами, играя с Ветром, внимая Песни, ласкаясь к Тьме. И зазвенели звезды, и с Песню послали свет свой родичам своим внизу, дабы стать ближе, не знать разлуки. и и обрушился он - первым дождем Арды. Долго лил он, ибо была в нем радость единения всего, что было в мире в тот миг. Стал тот дождь - самой Жизнью, Жизнью, что мыслит... что вольна идти куда захочет. Но как идешь, нужен же отдых, дабы напитаться силами... дабы принять объятия Тьмы... Познать неведомое. Так пришел сон. Иной раз был он столь крепок, что Песнь-Дух и Жизнь - Плоть разделялись... Так пришли Память, Ожидание, Сожаление и Исцеление... Многое с тех пор родилось в Юной Арде... Стремление, Радость, Грация. И творили они мир Песней. Каждый как мог. И было это величайшим Творением. и Познанием.
Келегорм|Куруфин попадают в пояс Мелиан. Юмор и глючность приветствуются.
Келегорм|Куруфин попадают в пояс Мелиан. Юмор и глючность приветствуются.
- Курво, ты разиня! - Заявил авторитетно Турко, пиная аккуратную, поросшую грибами кочку, - мало того, что не убил, так этот олень с твоей стрелой еще и до болота этого добежать сумел.
- Кто бы говорил, - фыркнул младший, отмахиваясь от жужжащих комаров, не то, что бы они его кусали, просто звук раздражал, - следопыт, который полдня ищет подстреленного оленя.
- не нравится, сам ищи! - парировал Охотник, изучая обломанные ветки чахлого кустика.
Перебранка была у братьев традиционным способом сброса накатившего напряжения, так как обоих уже изрядно нервировала пошедшая не по плану небольшая охота, на которую феанариони никого больше и не взяли. Чем дальше, тем больше Атаринкэ казалось, что они идут куда-то не туда, а Тьелкормо и вовсе был в этом уверен. Вернее, он был уверен, что они идут на запад, но при этом точно знал, что то болотце должно уже кончиться. Так же, он твердо знал еще одну вещь, что если при указанных исходных данных ожидаемого результата нет, то, следовательно, происходит нечто непредвиденное. Охотничий азарт потихоньку отступал, хотя упрямство еще держалось.
- О! Тиро! Вон он олень-то! - воскликнул Курво за спиной у брата и вновь выстрелил, в ответ раздался звук, ну никак не похожий на крик раненного зверя и падение тела в траву. Что-то ни то свистнуло, ни то ухнуло.
- Не верь глазам своим... - пробормотал старший...
- Ты о чем? - не понял Курво.
- Вот смотри, я вижу на бревне, вперед и слева, рядом с цветущим папоротником, прекрасную деву. Заметь, она кажется мне прекрасной, не смотря на то, что у неё седые волосы, зеленая кожа, змеиный хвост, четыре руки и крылья, как у стрекозы, только побольше.
- Не вижу ни девы, ни папоротника! - резко ответил Куруфинвэ, быстро оглядывая болото, хватит меня разыгрывать, это уже не смешно.
- Хорошо, что не смешно, - вздохнул Турко и признал, - надо выбираться отсюда. Дурное место.
- Слушай, хватит ходить вокруг до около, скажи прямо, что происходит! - Атаринкэ резко развернул брата за плечо, лицом к себе. Авакуэттима... - Что у тебя с глазами?! - невольно отшатнувшись от брата, младший отступил на шаг.
- Не верь глазам своим, - устало вздохнул Тьелкормо. - Что ты видишь?
- Что у тебя глаза желтые, а зрачки вертикальные.
- Такое может быть?
- Нет.
- Вот и не верь. Зажмурься и посмотри боковым зрением.
Курво выполнил указания, и, правда, если смотреть искоса, то глаза у брата - обычные светлые, которые то в зелень, то в серебро, то в голубой, цветом отдают. Правда, сейчас они заметно потемнели и зрачок расширен.
- Брат, что происходит?
- Я не знаю, но это похоже на действие дыма от травы, которую мы с Макалаурэ как-то нарвали в Лориэне, а потом случайно подожгли... Видишь то, чего нет. Кстати, у тебя вода осталась?
- Значит, с Макалаурэ траву рвали, а меня не позвали, - фыркнул Атаринкэ, - есть, а что?..
- Ты тогда еще пешком под отцовский стол в мастерской ходил, - Турко наклонился над тропой, внимательно что-то разглядывая, потом зажмурился, потянул носом воздух, затем глаза открыл, но зато зажал уши. - Просто пить нам потом очень сильно хотелось, - ответил он, выпрямляясь и слегка меняя направление.
- Потом, - ты уверен, что это потом настанет? - ехидно осведомился младший, за резкостью скрывая растерянность и на всякий случай наблюдая за братом, скосив глаза, как какая-нибудь птица.
- Настанет, главное, не паниковать и не идти у этого на поводу....
Сколько они блуждали, шарахаясь, оступаясь, задевая плечами невидимые деревья и перепрыгивая через несуществующие топи, и наблюдая невиданных даже Яванной и Оромэ существ, чувство времени они потеряли совсем, но не сдавались. Наконец, для разнообразия оба, они услышали перед собой шуршание кустарника и знакомый, некогда белый волкодав ткнулся хозяину носом в ладонь.
- Хвала Альдарону, - устало улыбнулся Турко, - на келвар это не действует.
Финголфин и Анайрэ. Последний разговор перед исходом. NH
Финголфин и Анайрэ. Последний разговор перед исходом. NH
Перебор Серебристых струн летел над опустевшим садом, над тем тенистым его отдаленным уголком, где редко бывал кто из домочадцев, где даже когда, словно состоявший из невесомых арок, чертог наполняло множество звонких счастливых голосов, можно было найти немного тихого уединения. Или наполнить его негромким музыкальным перезвоном. Как сейчас.
Она замерла в нескольких шагах, не решаясь прервать мелодию, а еще... запечатлеть навсегда в памяти такой его образ. Не сына Финвэ Нолдарана, а её супруга, её любимого, того, с кем на двоих у них была одна душа. Сильные, изящные пальцы, творящие мелодию, простая не парадная одежда, светлая ткань, украшенная лишь вышивкой по вороту и рукавам, пряди волос, неубранные строгим венцом, и любимое лицо, не омраченное в этот миг ни бременем раздора, ни долгом и ответственностью, ни тревогой за отца и упрямого брата. Таким он бывал только для неё... vernonya*... и эта песня, звучащая без слов, ибо слова лишние, она никогда бы её не забыла. Эта песня звучала в тот день, когда приняла серебряное кольцо. Не смущенно и пугливо, а с радостной уверенностью и ликованием свершения мечты... Она знала, что сейчас слушала эту сказку в последний раз...
- Vessenya**...? - Ноло поднимает глаза от струн. Похоже, aranion не ожидал её увидеть, не заметил приближения. Улыбаясь, он откладывает инструмент*** в сторону. - Ты искала меня? Прости, что не предупредил...
- Ничего страшного, - Анайрэ прерывает извинение, - я ведь знаю, где тебя искать, на нашем старом месте, на её губах появляется легкая улыбка, когда нолдэ переводит взгляд на высокий, в несколько обхватов дуб, под которым, прямо на траве расположился Аракано. - Он так вырос, ты ведь помнишь, каким он был гибким побегом, когда мы пришли сюда впервые...
- Помню. - Он смотрит только на жену, словно видит её впервые, или не может насмотреться. - Иди ко мне.
Анайрэ опускается рядом с супругом на сочную траву, кажущуюся серебристой в прохладно-ласковом свете Тельпериона, кладет голову на сильное плечо. Какое-то время они не говорят ни слова, находясь в том одном молчании на двоих, когда прикосновение полнее любых слов, но все же оно прерывается...
- Meldonya... ты ведь тоже чувствуешь это... чувствуешь, что приближается что-то, удар, после которого поднимутся не все... - Анайрэ поднимает глаза, в их ясной глубине понимание... Ни слова о Непокое... о Долге... это лишнее... сердце ощущает, не деля... все вместе... все сразу. Если бы оно умело... Если бы оно знало, как закрыться... защититься... встретить такой удар. - Пообещай мне, vessenya...
- Для тебя, все что угодно, сердце моё....
- Что бы ни случилось со всеми нами... со мной и с Домом, - как бы он хотел, что бы это было просто дурным сном... - Пообещай мне... поклянись, что не уйдешь во Тьму... что сохранишь себя, сохранишь память, сохранишь нас в себе.
Хотелось бы ей не понимать сейчас Аракано... не чувствовать, что стоит за каждым словом... как бы ей хотелось быть с ним до конца Арды...
- Я обещаю, Ноло... мой Ноло - обманчиво хрупкая на вид ладонь до боли сжимает сильную мужскую руку... Этими словами, как по сердцу режешь, почему же. - Я клянусь тебе, что сохраню.
Касание, горько-соленое единение уст, как печать, как вечное напоминание о клятве. Запечатлеть навеки. До того, как придет время. Или до Конца Арды.
*супруг мой
**супруга моя
*** автор видит Нолофинвэ играющим на чем-то вроде кантеле, но не уверен, следует ли употреблять это название, так что инструмент остался безымянным.
Маэдрос/Фингон. Слэш. PG-13. Встреча в палатах Мандоса.
Маэдрос/Фингон. Слэш. PG-13. Встреча в палатах Мандоса.
309 слов.
Бродить среди невесомых, словно сотканных из паутины гобеленов, что бы хоть так узнать, что же было с тобой после... После багрового огня и белого пламени... Не помнить боли, помнить лишь, что она была... Но сейчас даже жаль, что я не помню боли тех ран... ибо я не хочу думать... Не хочу смотреть, но смотрю... Вновь и вновь... Ткачиха смотрит вслед, но ничего не говорит, в её взгляде неизбывная грусть той, что знает предстоящее... Не знать, чего более желанно - увидеть тебя здесь, но это кощунство и эгоизм... Но видеть, как твоя судьба катится в лапы Моринготто...? Это невыносимо
Забавно - чувствовать дуновение невесть откуда взявшегося тут ветра, перебирать полотна как склоненные на флагштоках стяги, прикосновение отдельных, паучьих нитей, что будто пытаются переплести пряди вместо золотых лент... Но, когда в порыве отчаяния, видя, до чего вас довела Клятва, захочешь сорвать полотно, что бы до треска, почувствовать напряжение растягиваемой ткани, и напряжение в мышцах, а потом - треск... Нет, тут предательское подобие тела становится бесплотным, что дым...
Не хочешь смотреть, закрываешь глаза руками, но сквозь призрачную плоть нельзя не видеть...
Но даже у души нет глаз на затылке...
Эру!
Эру, что же это такое...
Это твой огонь, он видится, как сквозь туман, но он разрывает его...
А еще ощущать твои руки, что сгребают в охапку, как когда-то давно....
- Зачем ты ждал меня, брат... Мог бы вернуться прежде.- Голос звучит в голове, как и положено призраку, или нет, не знаешь и не хочешь знать!
- Я должен был видеть все... Так я хотя бы знал...- Твои глаза тускнеют, и невольно понимаешь, что руки-то - две... и правая... из плоти, пусть даже призрачной, а не собрана из мифрильных пластин, что слушались воли хозяина благодаря впетым в неё чарам...
- Значит, ты все видел... - голос глуше...
- Я не мог тебя оставить... Но то, что было, теперь не имеет значения.
написалось как-то неожиданно, в отличии от большинства других.)- Вы только запомните, - Напутствовал Махтан внуков перед внушительной дверью с суровым кованым узором створок, - прежде, чем что-либо трогать, спросите. – Мастер внимательно посмотрел каждому из семерых в глаза, и, не сводил взгляда, пока не получал утвердительный кивок. Он с трудом удержался от того, чтобы не проделать ту же процедуру и с зятем, но едва слышный смешок дочери заставил его опомниться. – Не после, не во время трогания, а до. – Еще раз повторил суровый дед, не слишком, впрочем, надеясь на то, что обойдется без… неожиданностей.
- Да поняли они, - ответил за притихший выводок Феанаро, - я же с ними буду. Давай уже, веди.
Махтан в ответ лишь вздохнул, но делать было нечего, и он, распахнув створки, повел родичей внутрь. Далее Мастеру предстояло передать родню на попечение одного из майар Ауле, а самому вернуться к работе.
Увиденным были захвачены все, даже обычно далекий от рукотворного, если это, конечно, не относилось к музыке, Кано и непоседливые близнецы.
Чего тут только не было - причудливые механизмы, плюющиеся искрами и исторгающие пар, как демоны из рассказов дедушки Финвэ о Срединных Землях, и прекрасные панно, вытесанные из разных пород поделочных камней, сами залы поражали высотой сводов, из-под которых подмигивали огоньками причудливые светильники, искусная, строгая резьба на колоннах и пилястрах, витражи, с рукотворной подсветкой. Края чертогов утопали в тени, так что сложно было понять, насколько они велики, но и видимого пространства, разделенного на залы коваными решетками из различных металлов, было столько, что собьешь ноги, прежде чем обойдешь все. Однако представители Первого дома были полны энтузиазма.
Пока Феанаро полностью завладел приписанным Майа, закидав его вопросами о каком-то хитром способе закалки стали, молодежь разбрелась во все стороны. Близнецы были в восхищении от заводных механических игрушек, те, что делал для них и старших, когда те были детьми, отец, были совсем другими. Амбаруссар затаив дыхание наблюдали за целым представлением, разыгранным металлическими механизмами, на импровизированной сцене, изображавшей лес. Охота за неведомым медным зверем увлекла их, заставив забыть обо всем.
Кано с интересом изучал музыкальный инструмент, состоящий из множества трубок, уходящих к потолку, клавиш, которых бы хватило на несколько пар рук, различных педалей и рычагов. В этой комнате была специально созданная звуковая яма, так что Певцу не мешал посторонний грохот, ровно, как и ни до чьего уха не доносились импровизации Златокователя.
Нельо, утративший всякое понимание разговора отца с провожатым, спустившись по одной из незаметных лесенок, теперь наблюдал за тем, как несколько невиданных прежде созданий, низкорослых, приземистых, и заросших волосами, создают при помощи металлических пластин, кислоты и резцов поражающие динамикой картины. Они называли это офорт. Как раз сейчас на стену вывешивали работу, на которой был изображен горный пейзаж с рекой.
Морьо застрял в оружейной секции, сперва он просто переходил от одного стенда к другому, потом стал пробовать лезвия на волос, взвешивать баланс, а уже через некоторое время рассекал воздух клинком, перетекая из одной стойки в другую, словно танцуя.
Курво, забравшийся довольно далеко вглубь залов, застыл на мосту, под которым, глубоко-глубоко текла раскаленная лава, острый эльфийский глаз позволял разглядеть все оттенки теплоты и прожилки огня, взмывающие вверх искорки. Это завораживало, это манило.
Какой-то резкий звук вывел Атаринкэ из оцепенения, он поспешил сойти с моста и сориентироваться на местности. Место было совершенно незнакомым – похоже, пятый феанарион заблудился. Впрочем, его это не особенно встревожило, боязнь заблудиться где-либо в Амане грозила разве что парой вразумляющих затрещин от атара или внушением от него же. А вот те агрегаты, что здесь находились, они определенно представляли интерес. Куруфинвэ таких никогда прежде не видел.
- А! Вот ты где! – раздался за спиной Атаринкэ голос Турко. – Далеко же ты забрался, Ох, а чем это у тебя тут пахнет.
- Чем? – не понял младший, прикидывая, что в компании Тьелкормо он уж точно выберется, откуда угодно.
- Братец, да это же вино! – старший подошел к серебряному кувшину, стоявшему под одним из кранов агрегата. Потянул носом, довольно поморщился, попробовал. Зашипел, словно проглотил что-то очень горькое, тряхнул головой. – Да крепкое какое! Давай рисуй, как эту штуку собирать! – Турко передал Курво кувшин, тот, не обладавший охотничьим чутьем старшего, теперь тоже учуял спиртовые пары. Попробовал и вынужден был согласиться с Охотником. Закатав рукава, он взялся за чертеж.
Валмар в час смешения света. Зарисовка из жизни города.
написав полтекста, понял, что пишу об Эленвэ и Тургоне. Я слышу, как ты стремительно бежишь по коридору, легко, словно бабочка, перепархивающая с цветка на цветок в садах Кементари, но все равно слышу, или скорее чувствую. Ты врываешься в зал, принося с собой порыв свежего ветра, который заставляет листы пергамента и страницы книг зашелестеть и заплясать, в такт твоему легкому, струящемуся платью и пестрым лентам в шелковистых локонах. Ты нетерпелива и недовольна, даже не сказав слов приветствия, ты властно забираешь у меня книгу, со стуком её захлопываешь и откладываешь на стол.
- ты же обещал, - голос, как у надумавшего обидеться ребенка, да и губы складываются именно в такое выражение, но в ясных агатовых глазах пляшут и переливаются смешинки, - и снова зарылся в свои талмуды!
Ты недовольна мной, но это мелочь, по сравнению с нетерпением и предвкушением, берешь за руку, тянешь прочь из кресла, я, улыбаясь, встаю.
- Слушаюсь, моя прекрасная госпожа, - и отвешиваю тебе нарочито церемонный поклон. Ты не выдерживаешь обиженного тона и твой веселый смех, похожий на перезвон колокольцев разносится по комнате.
- Пошли же! - Ты ведешь меня прочь из дому, на шепчущую аллею, встречающую Час Смешения. Это именно тот миг, которого ты так ждала, с самого начала дня, вернувшись из долгой поездки на Тол-Эрессэа, откуда вернулась, с ароматом моря в волосах и ниткой розового жемчуга на шее - ты сама наловила его, но там ты успела соскучиться по тому, как прекрасен твой родной город в такие часы. Мой ровный шаг тебя не устраивает, ты срываешься с места, танцуя, идешь вперед, ловя на нежную, матовую кожу мягкие, невесомые мазки золотых и серебряных красок, Тени от деревьев, которыми обсажена аллея, бросают резные тени на твое лицо, а ты, напевая и смеясь, раскинув руки в танце, движешься в сторону Холма. Чем ближе, тем гуще сияние Древ, оно заставляет мягко гореть беломраморные стены зданий и вздымающиеся к звездам башни, оно играет на металлических оградах, решетках, перилах крылец и ажурных мостиков, оно нежно шелестит, сливаясь с песню фонтанов и каналов, шелестом листвы, что кажется совершенной иной, но прекрасной. И звонят колокола в звонницах дворцов, на вершинах башен, их голос подхватывают колокольца, что обручающиеся эльфы иногда подвязывают к древесным ветвям, колокольчики над дверьми, под арками, в садах... перезваниваются бубенчики, которыми играют дети, и которые вплетают в волосы девы и юноши.
И замирают элдар, из тех, что шли по своим делам, что бы окунуться в эту златосеребряную нежность, поднимают глаза, что бы разглядеть звезды, которые в этот час кажутся особенно близкими, умолкают разговоры, дабы не мешать песне... А те, кто свободен подобно ветру, который в этот час тих и ласков, идут к холму, что бы вновь и вновь видеть это неизбывное чудо совсем рядом, пусть ненадолго, лишь на несколько минут, и вновь пойти своим путем, но словно прикоснувшись-таки к некому священнодейству...
Ты взбегаешь по тропе, ведущей на вершину... Твой силуэт сияет золотисто-серебряным ореолом. Ты прекрасна... Ты словно дитя этого часа, и я готов смотреть и смотреть, ни на золотые кромки и серебряные капли, а на тебя... Ты для меня - весь свет... свет души моей...
pay.diary.ru/~drabbl-fest/p154980155.htm#544558...
А теперь и официально-приятственно.))
тексты пятого круга пусть будут здесь же.)
Валар. Приход в Арду. "О дивный новый мир".
Валар. Приход в Арду. "О дивный новый мир".
Как был сотворен мир из песни, так песней и познавался он, теми первыми, что пришли в него, дабы исполнить свое предназначение, дабы придать мысли форму, а в форму вдохнуть душу... И была песнь... И была твердь... и была тьма без конца и края... Встретивши песнь, твердь, прежде спавшая, заволновалась, заколебалась, выдохнула... так был рожден ветер... Вечный и мимолетный... Подхватила тьма ветер, закружила вместе с песнью, все быстрее и быстрее... чаще вдохи, выше музыка... и ударили искры... и ослепили мир... на миг... и навеки легли на крылья Тьмы неугасимыми бриллиантами.... Но не все приняла себе Тьма... часть - упала Твердь... еще часть - подхватил Ветер. Звучала Песнь, прорастали Искры - в глубине Тверди - становясь жилами, и неся кровь её - злато, серебро, железо, часть же - застыла - и росла - где была, становясь костями Тверди, вытягивая эти кости хребтами вверх, к своим родичам, которых приютила Тьма в объятиях своих. Тем же искрам, которым не нужно было становиться костями, что бы расти вверх - стали прекрасными цветами, поднялись ветвистыми древами, зашелестели травами, играя с Ветром, внимая Песни, ласкаясь к Тьме. И зазвенели звезды, и с Песню послали свет свой родичам своим внизу, дабы стать ближе, не знать разлуки. и и обрушился он - первым дождем Арды. Долго лил он, ибо была в нем радость единения всего, что было в мире в тот миг. Стал тот дождь - самой Жизнью, Жизнью, что мыслит... что вольна идти куда захочет. Но как идешь, нужен же отдых, дабы напитаться силами... дабы принять объятия Тьмы... Познать неведомое. Так пришел сон. Иной раз был он столь крепок, что Песнь-Дух и Жизнь - Плоть разделялись... Так пришли Память, Ожидание, Сожаление и Исцеление... Многое с тех пор родилось в Юной Арде... Стремление, Радость, Грация. И творили они мир Песней. Каждый как мог. И было это величайшим Творением. и Познанием.
Келегорм|Куруфин попадают в пояс Мелиан. Юмор и глючность приветствуются.
Келегорм|Куруфин попадают в пояс Мелиан. Юмор и глючность приветствуются.
- Курво, ты разиня! - Заявил авторитетно Турко, пиная аккуратную, поросшую грибами кочку, - мало того, что не убил, так этот олень с твоей стрелой еще и до болота этого добежать сумел.
- Кто бы говорил, - фыркнул младший, отмахиваясь от жужжащих комаров, не то, что бы они его кусали, просто звук раздражал, - следопыт, который полдня ищет подстреленного оленя.
- не нравится, сам ищи! - парировал Охотник, изучая обломанные ветки чахлого кустика.
Перебранка была у братьев традиционным способом сброса накатившего напряжения, так как обоих уже изрядно нервировала пошедшая не по плану небольшая охота, на которую феанариони никого больше и не взяли. Чем дальше, тем больше Атаринкэ казалось, что они идут куда-то не туда, а Тьелкормо и вовсе был в этом уверен. Вернее, он был уверен, что они идут на запад, но при этом точно знал, что то болотце должно уже кончиться. Так же, он твердо знал еще одну вещь, что если при указанных исходных данных ожидаемого результата нет, то, следовательно, происходит нечто непредвиденное. Охотничий азарт потихоньку отступал, хотя упрямство еще держалось.
- О! Тиро! Вон он олень-то! - воскликнул Курво за спиной у брата и вновь выстрелил, в ответ раздался звук, ну никак не похожий на крик раненного зверя и падение тела в траву. Что-то ни то свистнуло, ни то ухнуло.
- Не верь глазам своим... - пробормотал старший...
- Ты о чем? - не понял Курво.
- Вот смотри, я вижу на бревне, вперед и слева, рядом с цветущим папоротником, прекрасную деву. Заметь, она кажется мне прекрасной, не смотря на то, что у неё седые волосы, зеленая кожа, змеиный хвост, четыре руки и крылья, как у стрекозы, только побольше.
- Не вижу ни девы, ни папоротника! - резко ответил Куруфинвэ, быстро оглядывая болото, хватит меня разыгрывать, это уже не смешно.
- Хорошо, что не смешно, - вздохнул Турко и признал, - надо выбираться отсюда. Дурное место.
- Слушай, хватит ходить вокруг до около, скажи прямо, что происходит! - Атаринкэ резко развернул брата за плечо, лицом к себе. Авакуэттима... - Что у тебя с глазами?! - невольно отшатнувшись от брата, младший отступил на шаг.
- Не верь глазам своим, - устало вздохнул Тьелкормо. - Что ты видишь?
- Что у тебя глаза желтые, а зрачки вертикальные.
- Такое может быть?
- Нет.
- Вот и не верь. Зажмурься и посмотри боковым зрением.
Курво выполнил указания, и, правда, если смотреть искоса, то глаза у брата - обычные светлые, которые то в зелень, то в серебро, то в голубой, цветом отдают. Правда, сейчас они заметно потемнели и зрачок расширен.
- Брат, что происходит?
- Я не знаю, но это похоже на действие дыма от травы, которую мы с Макалаурэ как-то нарвали в Лориэне, а потом случайно подожгли... Видишь то, чего нет. Кстати, у тебя вода осталась?
- Значит, с Макалаурэ траву рвали, а меня не позвали, - фыркнул Атаринкэ, - есть, а что?..
- Ты тогда еще пешком под отцовский стол в мастерской ходил, - Турко наклонился над тропой, внимательно что-то разглядывая, потом зажмурился, потянул носом воздух, затем глаза открыл, но зато зажал уши. - Просто пить нам потом очень сильно хотелось, - ответил он, выпрямляясь и слегка меняя направление.
- Потом, - ты уверен, что это потом настанет? - ехидно осведомился младший, за резкостью скрывая растерянность и на всякий случай наблюдая за братом, скосив глаза, как какая-нибудь птица.
- Настанет, главное, не паниковать и не идти у этого на поводу....
Сколько они блуждали, шарахаясь, оступаясь, задевая плечами невидимые деревья и перепрыгивая через несуществующие топи, и наблюдая невиданных даже Яванной и Оромэ существ, чувство времени они потеряли совсем, но не сдавались. Наконец, для разнообразия оба, они услышали перед собой шуршание кустарника и знакомый, некогда белый волкодав ткнулся хозяину носом в ладонь.
- Хвала Альдарону, - устало улыбнулся Турко, - на келвар это не действует.
Финголфин и Анайрэ. Последний разговор перед исходом. NH
Финголфин и Анайрэ. Последний разговор перед исходом. NH
Перебор Серебристых струн летел над опустевшим садом, над тем тенистым его отдаленным уголком, где редко бывал кто из домочадцев, где даже когда, словно состоявший из невесомых арок, чертог наполняло множество звонких счастливых голосов, можно было найти немного тихого уединения. Или наполнить его негромким музыкальным перезвоном. Как сейчас.
Она замерла в нескольких шагах, не решаясь прервать мелодию, а еще... запечатлеть навсегда в памяти такой его образ. Не сына Финвэ Нолдарана, а её супруга, её любимого, того, с кем на двоих у них была одна душа. Сильные, изящные пальцы, творящие мелодию, простая не парадная одежда, светлая ткань, украшенная лишь вышивкой по вороту и рукавам, пряди волос, неубранные строгим венцом, и любимое лицо, не омраченное в этот миг ни бременем раздора, ни долгом и ответственностью, ни тревогой за отца и упрямого брата. Таким он бывал только для неё... vernonya*... и эта песня, звучащая без слов, ибо слова лишние, она никогда бы её не забыла. Эта песня звучала в тот день, когда приняла серебряное кольцо. Не смущенно и пугливо, а с радостной уверенностью и ликованием свершения мечты... Она знала, что сейчас слушала эту сказку в последний раз...
- Vessenya**...? - Ноло поднимает глаза от струн. Похоже, aranion не ожидал её увидеть, не заметил приближения. Улыбаясь, он откладывает инструмент*** в сторону. - Ты искала меня? Прости, что не предупредил...
- Ничего страшного, - Анайрэ прерывает извинение, - я ведь знаю, где тебя искать, на нашем старом месте, на её губах появляется легкая улыбка, когда нолдэ переводит взгляд на высокий, в несколько обхватов дуб, под которым, прямо на траве расположился Аракано. - Он так вырос, ты ведь помнишь, каким он был гибким побегом, когда мы пришли сюда впервые...
- Помню. - Он смотрит только на жену, словно видит её впервые, или не может насмотреться. - Иди ко мне.
Анайрэ опускается рядом с супругом на сочную траву, кажущуюся серебристой в прохладно-ласковом свете Тельпериона, кладет голову на сильное плечо. Какое-то время они не говорят ни слова, находясь в том одном молчании на двоих, когда прикосновение полнее любых слов, но все же оно прерывается...
- Meldonya... ты ведь тоже чувствуешь это... чувствуешь, что приближается что-то, удар, после которого поднимутся не все... - Анайрэ поднимает глаза, в их ясной глубине понимание... Ни слова о Непокое... о Долге... это лишнее... сердце ощущает, не деля... все вместе... все сразу. Если бы оно умело... Если бы оно знало, как закрыться... защититься... встретить такой удар. - Пообещай мне, vessenya...
- Для тебя, все что угодно, сердце моё....
- Что бы ни случилось со всеми нами... со мной и с Домом, - как бы он хотел, что бы это было просто дурным сном... - Пообещай мне... поклянись, что не уйдешь во Тьму... что сохранишь себя, сохранишь память, сохранишь нас в себе.
Хотелось бы ей не понимать сейчас Аракано... не чувствовать, что стоит за каждым словом... как бы ей хотелось быть с ним до конца Арды...
- Я обещаю, Ноло... мой Ноло - обманчиво хрупкая на вид ладонь до боли сжимает сильную мужскую руку... Этими словами, как по сердцу режешь, почему же. - Я клянусь тебе, что сохраню.
Касание, горько-соленое единение уст, как печать, как вечное напоминание о клятве. Запечатлеть навеки. До того, как придет время. Или до Конца Арды.
*супруг мой
**супруга моя
*** автор видит Нолофинвэ играющим на чем-то вроде кантеле, но не уверен, следует ли употреблять это название, так что инструмент остался безымянным.
Маэдрос/Фингон. Слэш. PG-13. Встреча в палатах Мандоса.
Маэдрос/Фингон. Слэш. PG-13. Встреча в палатах Мандоса.
309 слов.
Бродить среди невесомых, словно сотканных из паутины гобеленов, что бы хоть так узнать, что же было с тобой после... После багрового огня и белого пламени... Не помнить боли, помнить лишь, что она была... Но сейчас даже жаль, что я не помню боли тех ран... ибо я не хочу думать... Не хочу смотреть, но смотрю... Вновь и вновь... Ткачиха смотрит вслед, но ничего не говорит, в её взгляде неизбывная грусть той, что знает предстоящее... Не знать, чего более желанно - увидеть тебя здесь, но это кощунство и эгоизм... Но видеть, как твоя судьба катится в лапы Моринготто...? Это невыносимо
Забавно - чувствовать дуновение невесть откуда взявшегося тут ветра, перебирать полотна как склоненные на флагштоках стяги, прикосновение отдельных, паучьих нитей, что будто пытаются переплести пряди вместо золотых лент... Но, когда в порыве отчаяния, видя, до чего вас довела Клятва, захочешь сорвать полотно, что бы до треска, почувствовать напряжение растягиваемой ткани, и напряжение в мышцах, а потом - треск... Нет, тут предательское подобие тела становится бесплотным, что дым...
Не хочешь смотреть, закрываешь глаза руками, но сквозь призрачную плоть нельзя не видеть...
Но даже у души нет глаз на затылке...
Эру!
Эру, что же это такое...
Это твой огонь, он видится, как сквозь туман, но он разрывает его...
А еще ощущать твои руки, что сгребают в охапку, как когда-то давно....
- Зачем ты ждал меня, брат... Мог бы вернуться прежде.- Голос звучит в голове, как и положено призраку, или нет, не знаешь и не хочешь знать!
- Я должен был видеть все... Так я хотя бы знал...- Твои глаза тускнеют, и невольно понимаешь, что руки-то - две... и правая... из плоти, пусть даже призрачной, а не собрана из мифрильных пластин, что слушались воли хозяина благодаря впетым в неё чарам...
- Значит, ты все видел... - голос глуше...
- Я не мог тебя оставить... Но то, что было, теперь не имеет значения.
@темы: сетевое, тексты, сильмариллион, писанина
-
-
03.06.2011 в 23:49Про Феанора с сыновьями понравился
И за Финголфина с Анайрэ спасибо.
-
-
03.06.2011 в 23:55Спасибо.))
Не за что.) мне эту заявку писать понравилось, жаль правда, что с настроением не попал..