В старом посте кончилось место....
продолжение моих текстов для Mark Cain
номера тем:
Ари Лэйн и любовь. (тема 14, сеттинг Барраяр)
читать дальшеСколько себя помнил Ари, ему всегда хотелось работать в сфере коммуникаций, связи, налаживании контактов. За привычными словами скрывался целый неизведанный космос смыслов, сфер деятельности, трактовок и специализаций, но сводилось все, по большому счету, к одному. Любые разумные существа во вселенной могут научиться понять друг друга, а чтобы понять - суметь сказать и быть услышанным. Или же показать и быть распознанным.
Чуть позднее открылась еще одна истина – даже понимание не всегда ведёт к миру, согласию и гармонии. Там, где ты понимаешь чужие интересы и амбиции, и легко считываешь, к каким последствиям они могут привести. Но тогда это оставалось лишь усвоенной информацией из учебного курса, надежно устроенной в мозгу, но пока не использованной на практике. Особенно, когда становится мучительно важно, что бы знаки, подаваемые тобой, восприняли верно.
Осознание нахлынуло внезапно, когда понял, что не может выбрать нужную серьгу для начинавшегося дня. Когда так привык, что радость неизменно вызывает только одно лицо – серьезное и сосредоточенное, когда начал задумываться, какое украшение равно подойдет обоим? Странная мысль – может быть… так это и есть… Та самая любовь? Та, которая не биохимия, давно и четко разложенная медиками на язык гормонов и физиологических реакций.
Возможно, даже получилось бы перевести с языка тела на научный - блеск глаз, гипнотичность голоса, обострившуюся интуицию, наполненное уютом разделенное молчание, - не говоря уже о куда более очевидных явлениях. Но как быть с пониманием без слов, с угадыванием невысказанных даже не словами - желаний, с ощущения переплетенных мыслей? Выбранные украшения подошли идеально. И, забавная, наивная мысль – неужели влюбленные говорят на каком-то особенном, своем языке. Две половинки код и ключ, коммуникация, еще неизученная наукой, хотя, что биологи, что психологи вечно твердят об обратном.
Она смотрела в глаза. Кажется, она читала то, чего ты и сам в себе еще не знал. Предлагая пройти тестирование на спецкурс вместе с ней. Она открывала тебе мир, неизведанный прежде, мир, ключом к которому стало разделенное на двоих чувство. Страшный, огромный и завораживающий, где от умения верно понять или успеть услышать зависели многие жизни. Спрашивая себя много после, он отвечал, что отказался бы ради неё от этого мира, но и не отступил бы, зная, что это сделает её несчастной.
Бранн Айт ап Фиона и песня. (тема 19. Подменыши Мира Тьмы.)
читать дальшеГитара жила в мастерской под крышей, словно обитала тут всегда, хотя, конечно пришла сюда за Бранном из прежней его жизни, когда он был только Брайаном, и не знал, откуда у него такая богатая и больная фантазия. Играть он научился в той же прошлой жизни, как и многие его сверстники и знакомые, потому что это считалось одной из важных черт крутого парня, то есть, если не умеешь, то фуфло. Впрочем, подчас в их тогдашней тусовке умение – если бы именно умение - брать эффектные риффы ставилось выше по-настоящему хорошего слуха. Способностей Брайана хватало, чтобы не только не путать аккорды, но и вполне успешно подбирать на слух приглянувшиеся на концертах и фестивалях композиции, а так же достаточно красиво стоять во время игры. Сочинять что-то свое он, в общем-то, и не пытался - даже не задумывался об этом.
Та жизнь прошла, осталась где-то за километрами железнодорожных рельсов, огнями забытого, но не умершего праздника и пробуждением Темного Пламени. А гитара осталась. Пришедший ши был воином, предсказателем и художником, и потому предпочитал давать гитару своим редким гостям, тем из них, кто умел спеть так, чтобы голос оживлял историю, а музыка наполняла её непередаваемыми, чувственными красками – он мало кому доверял настолько, чтобы пускать в это убежище, но если уж пускал…
- Ты держишь гитару только для гостей? – в голосе скорее насмешка, чем желание знать, но злобы нет, интересен не столько ответ, сколько реакция.
- Для друзей… - к покатому потолку поднимается причудливая змейка сизого дыма, - И больше, чем друзей. – Взгляд в глаза, - он принимает даже такой вызов, хоть и не задумывается о этом.
- А сам ни разу не пробовал? – о, вот здесь уже интерес.
- Когда-то, очень давно. – Акцент на «очень», собеседник поймет – да, тогда. Но читается даже больше, чем было задумано, и гриф покидает действительно умелые руки, а дека опускается на колени Бранну. Дым в воздухе густеет. Контакт глазами не прерывается, и в кончиках пальцев рождаются искорки возбуждения - похожие на те, что требуют обхватить рукоять клинка, сжать кисть, зажечь пламя. Бранн не отказывается, гриф удобно ложится в ладонь, тугие металлические струны ластятся к длинным сильным пальцам. Из памяти тела всплывает простой мотив, из тех, что помнишь не нотами, но порядком движений, что могут их воспроизвести. За мелодией приходят слова.
А Бранн между делом думает, что струны, они как нервы живого тела, напряженные в ожидании прикосновения – ласки или боли. И под этими прикосновениями тоже рождается песня, песня, которую ему доводилось равно пробуждать или петь самому. Это придает его игре какие-то особенные, не читаемо волнующие нотки, и собеседник не может их не распознать, его сигарета дотлевает и обжигает пальцы, но это не имеет значения.
Аккорды просты, тем более что уже когда-то успели впитаться в руки, так что залажать тут сложно, но незамысловатость не делает песню хуже. А хороша ли песня, можно понять лишь по глазам слушателя. В них ирония и одобрение. В конце концов, даже самые простые прикосновения могут вызвать пожар.
Гин-Ши и дом. (тема 5. Сеттинг Лестницы из терновника.)
читать дальшеГоворят, дорога назад всегда заканчивается быстрее, чем дорога куда-то – даже если это хорошо известный путь, повторяющийся изо дня в день. Но чаще – тех куда-то – множество, и всякий раз поражаешься стремительности, с которой возвращаешься. И из этих мыслей возникает картина, будто есть некое место, откуда начинаются все мазки дорог, наверное, его и называют домом.
У путника было маловато возможностей сверять время одинаковых дорог, - не потому, что ему это было не интересно, нет. Просто обычно он не возвращался. Говорил, что его ведет молния, которая, как известно, не бьет в одно место дважды.
Он замер на гребне высокой горы и в молчании встретил лунный восход. Из многочисленных ущелий поднимался туман, и все вокруг приобретало вид поистине волшебный. Холодный, серебристый свет, густой молочный пар, хищные очертания гор – и сияющий, вечный диск в бездне небес. Повинуясь движению светила, тени скользили по камню, капелькам оседающей воды, молочной дымке в воздухе, рисуя живые, причудливые истории о древних сражениях и сущностях, живущих на границе ночи и неба. Странник поприветствовал вечную путешественницу. Она была давней его знакомой. Подругой, или даже возлюбленной, что скрашивала многие одинокие ночи, единственная ласковая женщина, что позволял ему обет.
И вдруг странник поймал себя на мысли, что уже не в первый раз восходит по этой тропе и замирает на этой вершине, отдавая дань светилу. Вот только прежде, как подсказывала ему память, Луна всегда была выше, неизменно успевала пройти часть своего пути по куполу небесного храма, в то время как солнце, когда восхождение начиналось светила всякий раз с одной точки над горизонтом. Так что же это – когда таинственные восточные горы успели стать домом неприкаянному сердцу? Вернее, стать тем, что скоро можно будет, с натяжкой, конечно, назвать домом.
Перед внутренним взором пронеслись непрошеные воспоминания о жизни, что когда-то принадлежала другому ему. Самая оконечность гор. Неистовые волны, бьющиеся об утес, о высеченный в нем замок, холодные капли, долетающие до окон, проникающие за открытые навстречу рассвету рамы. Юношеские надежды, которые разобьются совсем скоро.
Память скользила дальше, любовно рисовала имение на границе, которая то тлела противостоянием, то вспыхивала войной. Судьба могла обернуться так, что пришлось бы остаться там. Остаться, изменившись. От этой мысли становилось волнующе жутко и чуточку сладко, будь этот поворот, чуть более вероятен, такие думы гнались бы неистово и яростно, но один из пяти лучших мечей востока мог позволить себе мимолетные фантазии, будоражившие молодую горячую кровь. Вот только судьба оказалась куда изобретательнее.
Руки непроизвольно сжимались в кулаки, бледные губы складывались тонкой полоской. Судьба отняла у него все, даже жизнь отдала в чужую волю, но вот собственную забрать не смогла, не переломила хребет побоями, не сточила упрямства безысходностью. Оттого вызрело, отковалось решение, принять свой жребий, но не стать его рабом.
«мне дали сокровище, выкованное из разбитых надежд, закаленное стыдом и кровью, мой жребий – передать его. Но я соберу его из взращенных надежд и укреплю терпением. Ибо сокровище по-настоящему ценно только в тех руках, для которых оно создано».
Оставив Луну продолжать свой путь, странник ступил на тропу, скользившую на противоположный склон. Он знал, куда шел. Знал место, которое совсем недавно благословила молния. Место, что на несколько лет можно будет назвать домом, куда мастер приведет ученика, которое наполнится радостью познания и гармонией понимания, куда захочется возвращаться с кончика любого мазка дороги.
Зевран и игра. (тема 13, Драгон-Эйдж. Постканон первой части)
читать дальшеГремят копыта по бирюзовой мостовой Бульвара Морей. Как кости катятся по столу. Гонцы движутся, сами знают куда, но сыграет ли это в итоге. Игрок подул в чашку на удачу, соперник разослал депеши. Но поможет ли это? Выпущенные на волю шестигранники отдаются во власть судьбе. Все участники действа перестают дышать в ожидании развязки – всё или ничего, или следующий тур?
Но есть тот, кто давно рассчитал, глядя шире. Потому кидает, не думая о цифрах, что должны показаться на верхних гранях, у него другой план. Отчего этот игрок держит стакан так высоко, зачем кидает с такой силой? Черная тень скользит по крыше улицы, что примыкает к бульвару, улицы, куда через три удара сердца свернет гонец. Прыжок – в лунном свете на миг высвечивается кромка лезвия. Никакого лишнего шума, только лошадь останавливается на несколько мгновений, но кого это волнует.
Кости не останавливаются, не катятся по столу, но рикошетом разлетаются в сторону, в толпу – но в их полете уже – ничего случайного.
Убийца-изгнанник пришел за реваншем. К тому, кто когда-то швырял его на кон своих амбиций, легким движением руки делал разменной монетой в коварных сделках. Да, Антива живет законами, в которых нет места ни морали, ни совести, здесь ставкой может быть что угодно. И потому – право на месть священно.
Он входит в особняк, больше похожий на крепость, еще немного и впору будет сравнивать с Велабанчель. Но проход открыт. Ставки слишком высоки, чтобы позволять себе действовать наобум, а у цели много врагов.
Разлетевшиеся кости достигают цели – словно знают, куда лететь, а может, и верно – знают.
- Ты ждал меня мастер? - медовый голос, распевный акцент и привкус неумолимости. Движение, неуловимое и завершенное, то, которое нельзя прервать, ибо полетом этой кости управляет судьба. Не нужно слов, эти двое слишком хорошо знают, какие счеты сводятся в этот миг. Цель умирает прежде, чем падает, походя задевает столик, на котором чашка с костями. На отполированном дереве разрастается лужа крови. В ней тело проигравшего, и две костяшки, наконец, завершившие свой полет.
Когда хоть кто-то спохватится, никто не сможет описать, как выглядел игрок, швырнувший кости, и куда он исчез, возможно, потому, что на этот кон он стал судьбой.
Гвинн Рован ап Фиона и стихи. (тема 21. Подменыши Мира Тьмы.)
читать дальше- Закрой глаза, - шепчут на ухо горячие губы. Сильные пальцы ведут снизу вверх по белоснежной коже спины, обрисовывая рельеф твердых мышц, путаются в длинных-длинных белых волосах.
Гвинн медлит с ответом, щурит пушистые инистые ресницы, лениво наблюдая за цветными огоньками, заполнявшими комнату. Он не знает, отчего эта простая просьба, часть любовной игры, заставила сердце пропустить удар, почему внутри что-то сжалось будто в дурном предчувствии?
- Заснул? – ловит на шее нетерпеливое горячее дыхание.
Гвинн хмурится, у него нет причины отказывать, не считать же, в самом деле, таковой это странное чувство. После освобождения, после окончания войны у него иногда случались странные реакции, может эта одна из них? Он пожимает плечами и опускает веки.
- Закрыл.
- Хорошо, - смешок, и внезапно понимаешь, что глаза тебе еще и завязывают…
- Для верности, - поясняет насмешливый голос. Хм.. судя по ткани это собственный Гвиннов пояс, но еще через миг следует поцелуй, и Гвинну становится даже интересно, что будет дальше.
Лица невесомо касается что-то пушистое и упругое, невесомо щекочущее – кисть, кончик косы? На перо не похоже, с пером Гвинну уже доводилось развлекаться подобным образом. Мягкий кончик скользит со скулы на линию подбородка, оттуда на шею, на ключицу.
- Я хочу погадать, - снисходят до пояснений, какая вежливость… - тебе, но то, что случится скоро.
-Проверить, работает ли новая связка*? – в голосе Гвинна ирония, - С прошлой было не слишком хорошо.
- Перестань, - кисть возмущенно смазывает его по носу. – Этой кистью надо написать на коже стихи, и думать о том, что ты хочешь увидеть в будущем, ну, тот, кому гадают, а они меняются и показывают ответ…
- Хм… Ну по крайней мере это приятно.
- Ага, только не смейся надо мной и думай о будущем.
Гвинн честно попытался сосредоточиться, что было непросто – кисть выводила на груди рифмованные строки, и это, между прочим, возбуждало.
Не сказать, чтобы его так уж сильно волновало знание о будущем, Гвинн считал, что с заключением Договора Гармонии кризис остался позади, и теперь предстоит зализывать раны, нанесенные братоубийственной войной. Неожиданности он был готов встречать лицом к лицу, но отчего бы не сделать любезность близкой фее.
Строчку за строчкой выводила насыщенная глэмором кисть на белой коже. Одна строфа, другая, третья. По груди, ребрам животу… Ну вот, кажется финальные движения, - сила грезы течет по строкам, начиная с первой буквы…
Рядом слышится вздох, плечо ловит взволнованное дыхание, не просто взволнованное… Гвинн срывает повязку, смотрит в глаза и читает в них ужас.
- З…зеркало.
Он поворачивается к стене напротив, там большое ростовое зеркало, видит как по коже текут золотые надписи, складываясь из строф в символы, образы… Это затягивает, и уже перед внутренним взором рождаются мелькающие картины, вот только осыпаются они так быстро, что не разглядеть, а через миг накрывает темнота, в которой мелькают только смутные сгустки глэмора, и все это затягивает в себя, не дает думать.
В себя он возвращается внезапно, и сам он и все вокруг залито водой, золотая краска стекает с кожи и растворяется в ничто…
- прости! – руки обвивают его крепко-крепко, голова утыкается в плечо, запускаешь руку в пушистые волосы.
- Забудь, - тихо говорит Гвинн, хотя для себя знает, не забудет, хоть и мало что понял из этого предвидения.
*имеется ввиду банк
Эктор Фортайра и старость. (тема 18, сеттинг Барраяр)
читать дальшеПриближался шторм. То затишье на побережье, которое пробегает волнующей дрожью тревоги под кожей пришлых, и которое совершенно однозначно для тех, кто умеет читать по большой воде. И не нужно было даже смотреть на цвет волн, приглядываться к птицам и медузам… Впрочем, и то и другое было бы сейчас зрелищем куда более приятным, чем аккуратные столбики расчетов, а уж общество…
- Эктор, вы меня совсем не слушаете… - голос одновременно снисходительный и заискивающий, липнет маслянистой пленкой, так, что хочется поскорее отмыться. Фортайра поднимает взгляд на соседа, и, кажется, делает это слишком резко – тот отшатывается, словно его ударили.
Что ж, похоже, от репутации мясника и кровавого маньяка есть толк и в мирной жизни.
- Я не изменю своего решения, - он не повышает голоса, да и интонация спокойна. Простая постановка партнеров перед фактом. Впрочем, тревожная предгрозовая тишина вокруг звенит напряжением, а в самом Экторе, его собеседники видят неведомую опасность. – Никакой наживы на беде тех, кто более прочих пострадал в этой войне.
Он мог бы рассказывать о долгосрочных перспективах, о проектах, которые многократно окупятся в свой срок, о пользе честного и продолжительного сотрудничества… Вот только всё это уже было сказано, вот только кому-то просто лень посмотреть дальше сиюминутной выгоды.
Теперь тишина абсолютная. Эктор откидывается в кресле, и складывает руки на груди. Он всё сказал. Собеседники переглядываются, бросают быстрые взгляды в его сторону. Оба старше лет на на пятнадцать, если не больше. У обоих большие семьи, у обоих под оккупацией пострадали только дела да нервы. А сидящий напротив молодой годами полковник, словно живой призрак того, чего они сумели счастливо избежать. А ведь думалось: «глаза старика на молодом лице», «взгляд, пеплом присыпанный» - это так, литературные метафоры для красного словца. Не метафоры.
Со стороны моря доносится первый, отдаленный раскат грома. Начинает холодать – пока едва заметно. Здесь на побережье считается, что решения, отложенные на после шторма – дурная примета. Соседи помнят это даже лучше, чем сам Эктор. А чего еще ждать от того, кто двадцать лет провел вдали от дома? Соседи понимают, что он не отступится, а его голос им нужен. Очень нужен. Потому подписи ставятся, потому разливается по бокалам сухое вино – дань традиции этого края. Потому дверь за гостями закрывается прежде, чем в стекла ударяет первый шквальный порыв.
Первые струи дождя он встречает, подняв лицо к небу и дыша полной грудью. Сколько лет ему не хватало этого чувства единства со стихией. Между морем и небом, без оглядки, без компромиссов. Позволить снести с плеч груз прожитых лет, где год за три, позволить смыть с лица пропитанные кровью дни и ночи. Хотя бы на это время наедине со стихией вновь побыть собой времен юности.
Говорят, вечно только небо, вечное в своей постоянной изменчивости. Эктор это знает, это и еще кое-что. Оно не просто вечно, оно вечно юно, и щедро делится своей вечной юностью с любым, кто готов принимать такой дар. Этот дар – в ударах ветра, в режущих струях ледяного дождя, в ослепительных молниях и оглушающем громе. Сама суть юности – свобода, буйство. Неукротимость, воздух, наполненный грозовой свежестью, пьянящий, глотая который задыхаешься. И нет больше ничего кроме этого единства. И остается где-то далеко – не здесь, в другом мире, за дверями, под крышами, тяжесть ответственности и груз опыта.
В детстве Эктор смотрел на стариков, что жили здесь всю жизнь, в гармонии с миром. В их глазах была мудрость прожитой жизни, понимание какой-то древней сути бытия. Они сохраняли силу и способность радоваться жизни до последних дней. У них была их земля, их дело, которое они любили, их море – их мир.
Потом он смотрел в глаза постаревших до срока, право, такие же в какой-то момент стали смотреть на него из треснувшего зеркала бритвенного прибора. Не важно, сколько лет было тем, кто зубами выгрызал землю из когтей врага. У них была эта война, вся жизнь в одном отчаянном броске, злость и пропасть за спиной.
А потом он заглянул в глаза своему отцу, и увидел умирающую душу. Бессилие смирения, яд самооправданий и гниющие раны самообмана. Уходя, Эктор помнил отца полным сил и знаний, вернувшись, вынырнув на миг из шторма боев – он нашел глубокого старика с изношенной душой. В детстве он помнил, что отец любил вдыхать запах, свежесть бури, в день же их последней встречи, окна были наглухо закрыты, отрезая непогоду рукотворной преградой. Чуть позже, той ночью, молнии слепили дозорных врагов, а дождь смыл все следы на узкой тропе.
Когда война кончилась, Эктор бывало, чувствовал такую усталость, оглушающую безысходность, что ему казалось будто жизнь кончена. Теперь же он знал, пока оставалась еще радость принимать дары бури, душа еще не состарилась.
new!!! Кай рыжий - Кадэлл - кельт и ребенок (тема 20. Условный средневековый Уэльс (Игра - Шервудовка 2017 года, персонажный бэк))
читать дальшеОсень в горах приносит колючую, сырую изморозь. Значит, плотно натянутый на лицо худ не удивит никого. Никого, кто может случайно встретиться на старой дороге. Плотнее натягиваешь пониже бровей грубую ткань – теперь ничем не выделяешься среди других мальчишек – верткий, тощий, одетый не по росту, спешащий по каким-то своим ребячьим делам. Рядом с загоном для лошадей, где от ветра закрывают стены, и потому вода в бочке не рябит, бросаешь взгляд на свое отражение. Убеждаешься, что не выбивается ни одной ярко-рыжей пряди, что могла бы выдать. И устремляешься в путь, не то, чтобы близкий, но хорошо знакомый, за знание о котором можно получить много монет - или лишиться головы. Хоть и не в первый раз несешь письма на тайную заставу, не забываешь ни об одной мелочи. Стражник у ворот совсем недавно видел тебя с другими мальчишками, старая пряха слышала, что вы хотели играть в прятки… И уже выходил из ворот совсем в другую сторону с голосящей ватагой. А сейчас незаметно - уверен, что никто не видел – вернулся, закутался, и выскальзываешь под промозглый ветер. Впрочем, когда дурная погода мешала детским играм?
К своему небольшому возрасту успеваешь понять, а поняв, использовать. Дети старшим важны главным образом тем, чтобы были. Желательно слушались и хорошо бы, чтобы не хворали, не приносили лишних забот. Бегают весь день на подножном корме, не дергают за рукав, вглядываясь в лицо голодными глазами, не мучают неуместными вопросами и не позорят перед гостями дурацкими выходками – вот и хорошо.
Это как постарше станут, надо будет и счет вдалбливать и чему еще учить, а пока – кошки кошками. И даже мать, которая и не ударит, и смотрит так, что в душу заглядывает, и говорит как со взрослым, старается не выделять среди других. Но знаешь – так надо. Это как договор в игре, только игра – по-настоящему. А под утро, когда вернешься, услышишь желанную сказку о том, как было когда-то, о закопанной голове и яблочном острове, о счастливом котле и майской королеве. Это их тайна, как и его полное имя, потому что оно оттуда. Из старых сказок, которые больше, чем сказки. Имя того, кто не войдет в легенды, но станет их частью, потому что был там, там, где спустя годы вдохновятся барды.
темыв нашем варианте, с единственной поправкой, что писать либо про персонажа соло, либо только от одного автора, а не "наших") :
1) Кошмар: Я напишу о своем персонаже, который видит вашего в кошмаре, или наоборот.
2) Поцелуй: Я напишу, как наши персонажи целуются, это может быть невинно или страстно.
3) Травма: Я напишу, как ваш или мой персонаж переживает какую-либо травму.
4) Убийство: Я напишу, как мой персонаж убивает вашего, или наоборот.
5) Дом: Я напишу, как наши персонажи живут вместе.
6) Праздник: Я напишу, как наши персонажи вместе встречают праздник.
7) Розыгрыш: Я напишу, как наши персонажи разыгрывают друг друга.
8) Шрамы: Я напишу, как мой персонаж трогает шрамы вашего, или наоборот.
9) Рисование: Я напишу, как ваш персонаж рисует моего, или наоборот.
10) Тепло: Я напишу, как согреваются наши персонажи.
11) Утешение: Я напишу, как мой персонаж комфортит вашего, или наоборот.
12) Выпивка: Я напишу, как наши персонажи вместе пьют.
13) Игра: Я напишу, как наши персонажи вместе во что-то играют.
14) Любовь: Я напишу, как у наших персонажей начинается роман.
15) Смерть: Я напишу, как мой персонаж оплакивает вашего, или наоборот.
16) Ненависть: Я напишу, как наши персонажи ненавидят друг друга.
17) Соблазнение: Я напишу о том, как мой персонаж пытается соблазнить вашего, или наоборот.
18) Старость: Я напишу, как наши персонажи вместе стареют.
19) Песня: Я напишу, как наши персонажи вместе поют или играют на музыкальных инструментах.
20) Ребенок: Я напишу, как наши персонажи вместе растят ребенка.
21) Стихи: Я напишу, как мой персонаж читает вашему стихи, или наоборот.
22) Безумие: Я напишу о своем персонаже, как о пациенте психлечебницы, а о вашем, как о докторе, или наоборот.
*
Да, если вам вдруг очень хочется прочесть про кого-нибудь из моих персонажей и одну из этих тем мы можем махнуться на пару тем, или я просто сделаю для вас вбоквелл)
Ну и в целом готов на ещё один круг по 11